Депутатский мандат стал для ливийского пленника «билетом домой».
Весной 2019 года Максим Шугалей вместе с переводчиком Самером Суэйфаном отправились в Ливию для проведения социологического исследования. Там их похитили и поместили в частную тюрьму Митига, в которой оба провели 17 месяцев. В России развернулась кампания по освобождению узников. Партия «Родина» выдвинула Максима Шугалея первым номером в своих списках на выборах в Госсовет Коми. Вкупе с усилиями, которые предпринимались на уровне МИДа и Минобороны, это дало свои результаты. 10 декабря оба пленника вернулись домой. А еще спустя пять дней Максим Шугалей прилетел в Коми.
— Я сейчас нахожусь еще в стрессовом состоянии, но, конечно, безумно счастлив, вижу родные лица, снег, этот город, в котором я бывал неоднократно. Не верится, что вышел из этого кошмара, — поделился своими эмоциями господин Шугалей.
С мешком на голове
В тот же день в Избиркоме РК ему официально вручили временное удостоверение депутата Госсовета. «Многие люди прилагали большие усилия к моему освобождению, и этот мандат также помог мне вернуться сюда», — признался он.
Вечером в региональном парламенте М. Шугалей рассказал журналистам о том, что происходило с ним в тюрьме.
— Что было самым сложным во время заточения?
— Хуже всего, что ты не знаешь даты своего освобождения. Психологически это очень тяжело. Почти все заключенные, а их там четыре тысячи человек, не знают, когда они смогут оттуда выйти. Получается, что они сидят пожизненно. Зачастую по нескольку лет, не выходя из камер полтора на полтора квадратных метра, когда даже дверь не открывается. У меня почти не было связи с домом, всего два телефонных звонка. Я смог поговорить с женой уже во второй половине срока задержания. Отсутствие информации, понимания того, что происходит, морально очень давило.
— Вы общались с вашим напарником?
— Нет. В момент задержания он попал под пресс первым. Меня было бесполезно о чем-то спрашивать, я не знал арабского языка. И они понимали, что допрашивать меня через Самира – непрофессионально. Нас содержали в разных камерах, и даже если возили на одной машине, то его сажали в кабину, а меня в кузов или наоборот. Все передвижения проходили с завязанными глазами, с мешком на голове.
— А каким было известие об освобождении и ваш путь домой?
— Как задержали внезапно, так же и освободили. Накануне нас вызвали в полицейский участок, сказали повторить на камеру все, что мы до этого писали на бумаге. На другой день в 8 утра снова отвезли в полицейский участок, снова записывали на камеру, но на этот раз записывали, наверное, журналисты, потому что вопросы были политизированные. Нас обвиняли во вмешательстве в выборы, которых еще не было в то время. Потом сказали, что мы свободны. Самиру и мне выдали два одинаковых костюма и посадили в машину. Личные вещи не вернули. У меня были проблемы с документами: паспорт к тому времени уже был просроченный… В Сыктывкар я прилетел по справке МВД.
— Правда ли, что вас ждет денежная компенсация за время, проведенное в плену?
— Да. Не знаю, правда, каков будет механизм. Это помощь от человека, который помог вернуться сюда и заказывал социологический проект.
Кино и жизнь
— Вы видели фильм «Шугалей»?
— Супруга сообщила мне об избирательной кампании, о съемке фильма, и я видел, как меняется отношение ко мне в Ливии. Полицейские на допросах показывали публикации из интернета об избрании, кадры из фильма. Они начали по-другому разговаривать.
Фильм я смотрел, пока летел из Триполи в Москву. Перелет был долгий, и мне дали посмотреть обе серии фильма на планшете с наушниками. Там есть, конечно, некий игровой момент. Лично я не видел, чтобы кого-то сжигали, кастрировали, но сама атмосфера фильма передана точно. И некоторые моменты совпали удивительно. Например, как я ходил по камере и мысленно разговаривал с женой. Этого никто не мог знать! Психологически очень сильный фильм. По крайней мере для меня. И тоже, конечно, помог. Почему-то в тюрьме у них долго были проблемы с произношением моего имени: Максико, Массимо. А после выхода фильма стали говорить «Шугалей, Шугалей». Щелкали фотоаппаратом…
Я не могу сказать, что в Ливии живут ужасные люди. Там есть и хорошие люди. Меня посадили в сектор ИГИЛ, там 22 камеры по три человека в каждой. Молитвы по 6 раз в день. Креста на мне не было, потому что все сняли при аресте, но все знали, что я христианин, передавали кофе, чай из соседних камер. Мне отправить посылки не могли, а к другим заключенным приходили родственники. Во время прогулки никто не бросался из-за того, что я другой веры, мы разговаривали. Мне попадались и хорошие полицейские.
Ливия тоже находится в заложниках ситуации. Мне нужно будет систематизировать информацию. Сейчас, находясь в эмоциональном состоянии, я не могу называть какие-то имена, потому что знаю, что нашу пресс-конференцию они тоже слушают и это может нанести вред тем, кто там остался.
— Что изменилось за время отсутствия в вашей семье?
— У меня два сына. Один уже взрослый, а второму 10 лет. Он только пошел в первый класс, когда я уехал. Больше всего я боялся, что, когда я вернусь, он встретит меня с усами и скажет «здравствуй, папа» басом.
Вернувшись, я восстановил свои контакты, колоссальное количество друзей добавилось в соцсетях. Я понимаю, что в жизни что-то изменилось. Страна находится в другом состоянии. Супруга ничего не покупает в магазине, все по интернету. Я уж не говорю о том, что люди ходят в масках…
— Будет ли продолжение фильма?
— 24 декабря у нас будет встреча с артистами и режиссером фильма. И мне сказали, что планируется третий фильм…
Я чувствую на себе ответственность, в том числе за тот бренд, который создали вы, журналисты.
Мне бы очень не хотелось быть каким-то пропагандистским оружием, я хочу этого избежать, понимаете? Но я очень хочу помочь, в первую очередь, нашей стране. Вы не представляете, насколько сильно стоит вопрос террористической угрозы. Насколько мало ценится человеческая жизнь. И очень важно сейчас не делать каких-то резких заявлений, а разобраться во всем, что было.
Игорь АРТЕМОВ.
