В известном советском анекдоте старый большевик, заполняя анкету, на вопрос «Отклонялись ли вы от линии партии?» отвечал: «Отклонялся вместе с самой линией». В отношении народного поэта Коми Серафима Попова можно сказать, что он тоже отклонялся, но, скорее, не с «линией партии», а с «линией истории», которая тоже движется не по прямому курсу.
В результате и само время отразилось как в его стихах, так и в его биографии и поступках. В годы войны он писал о подвигах, в мирное время – о борьбе за мир, Патрисе Лумумбе, Пабло Неруде, Корее, Вьетнаме, Кубе и Чили, а в перестроечные годы попытался по-новому взглянуть на вскрывшиеся факты истории нашей страны.
О чем умолчала тайга
В одном из стихотворений о своей деревенской юности Серафим Попов написал такие строки (в переводе ленинградского поэта Игоря Михайлова):
Косил я, пахал я и сеял,
И лес корчевал под посевы,
Поля расширял и луга…
И пусть-ка расскажет тайга,
Какое количество бревен
Срубил я своим топором,
А сколько их сплавил потом!
Тайга могла рассказать о количестве срубленных бревен, но никак не о том, почему крестьянский сын не только пашет и сеет, но также рубит лес и сплавляет его по реке. Однако это тоже фактор времени – люди занимаются не своим делом и чаще всего не по своей воле.
Серафим Попов родился в 1913 году в многодетной крестьянской семье, жившей в селе Жешарт ныне Усть-Вымского района. Его отец Алексей Попов прошел японскую и германскую войны, а вернувшись, сумел сколотить крепкое хозяйство, завел корову, лошадь и даже сельскую технику – соломорезку и молотилку.
Но зажить нормальной жизнью советская власть ему и его семье не дала. Трудолюбивого крестьянина причислили к зажиточным и обложили твердым заданием. Его сына Серафима исключили из 8 класса средней школы, и ему пришлось вместо постаревшего отца валить лес на кулацкой делянке. От раскулачивания семью спасло лишь то, что она вступила в колхоз.
Еще в семилетке он начал писать стихи, и жена брата – будущий начальник управления искусств Коми АССР Серафима Попова – похвалила его детские опыт и посоветовала ему как можно больше читать и писать. Он и сам хотел и готов был учиться, но изнурительная работа лесоруба, а затем сплавщика, мастера в лесопункте, смолокура и плотника не способствовала учебе и стихотворчеству.
Война с венграми
В 1934 году Серафима Попова призвали в армию, а после демобилизации направили в Сыктывкар в газету «Коми комсомолец», где он был сначала ответственным секретарем, а затем и редактором. Вот тогда у него и появилась возможность писать стихи. Его поэтическим дебютом стало стихотворение «Томлун» («Молодость»), опубликованное в журнале «Ударник». В 1941 году он со всей редакцией ушел на фронт.
Поначалу Серафима Алексеевича назначили помощником командира так называемого лыжного батальона (хотя, как он позже вспоминал, у них не было ни лыж, ни лыжных палок) и бросили на оборону Москвы. Он чудом выжил в той мясорубке, и поскольку в армии катастрофически не хватало младших офицеров, его отправили в военно-политическое училище. После окончания учебы он попал на Воронежский фронт, где против советских войск стояли не только немцы, но и три венгерских корпуса.
Серафим Попов вел идеологическую работу среди солдат противника. Помогали ему венгерский писатель Бела Илеш, с которым Попов спал под одной шинелью, и будущий руководитель социалистической Венгрии Матиас Ракоши. После войны Ракоши назовут «лучшим учеником Сталина», в годы его правления будет репрессирован каждый 18-й гражданин Венгерской народной республики. Но во время войны он, как позже написал коми поэт, выступая перед советскими солдатами, призывал их относиться помилосерднее к противникам-венграм, поскольку это обманутые люди.
В августе 1943 года гвардии капитан Попов был тяжело ранен – один осколок снаряда попал в ногу, другой пробил каску, и на некоторое время он потерял зрение. В госпитале он снова принялся писать стихи, которые войдут в сборник «Фронтовой туй» («Фронтовая дорога»), изданный в 1945 году.
Прагматическое застолье
За год до Победы Серафима Попова демобилизовали, он вернулся на родину и устроился на работу литсотрудником в редакцию газеты «Ворлэдзысь» («Лесной рабочий»). И тут произошел случай, о котором сам Серафим Алексеевич вряд ли любил вспоминать. Но об этом в 1990-е годы автору этих строк поведал известный писатель Александр Рекемчук, а позже этот эпизод он сам описал в книге «Мамонты».
Во второй половине 1940-х годов будущий писатель работал в сыктывкарской газете «За новый Север» и вместе с молодой женой и малолетней дочерью проживал в двухкомнатной квартире в деревянном доме. Все в его жизни складывалось замечательно, пока не выяснилось, что он сын «врага народа» Евсея Рекемчука, репрессированного в 1937 году. Александра Евсеевича исключили из партии и уволили с работы за то, что скрыл правду о своем отце, и молодой журналист ждал неминуемого ареста.
И однажды к опальному журналисту пришли в гости его близкий друг Георгий Луцкий и поэт Серафим Попов, чьи стихи Рекемчук переводил на русский язык. Всей компанией пили водку, читали стихи, пели песни, но Серафим Алексеевич время от времени поднимался из-за стола и дотошно изучал расположение комнат, интересовался, не дымит ли печь, не воняет ли из выгребной ямы.
Много лет спустя Луцкий признался другу, что они приходили с Серафимом Поповым смотреть его жилплощадь. Ее в случае ареста Рекемчука должны были передать поэту-фронтовику. Однако Александра Евсеевича не арестовали. Проверка установила, что он действительно ничего не знал о судьбе своего родителя.
Мелодия стиха
До самой пенсии Серафим Попов трудился журналистом в различных изданиях. А ночами вновь садился за письменный стол, чтобы писать стихи. При этом, как вспоминает его дочь Валентина Канова, Серафим Алексеевич долгое время ходил в гимнастерке, не имея лучшей одежды, а в голодные послевоенные годы собирал для пропитания летом грибы и ягоды, а по весне – березовый сок.
Контузия отразилась не только на его здоровье, но и на характере. Он мог быть бесконечно добрым и открытым, а временами – очень напряженным и закрытым.
Валентина Канова вспоминала, как протекал его творческий процесс. Какое-то время он писал, потом с большим чувством проговаривал, затем снова наступала тишина, а вскоре вновь читал стихи вполголоса. Частенько он обращался к своей жене со словами: «Мича абу?» («Хорошо ли?»). Видимо, ему было необходимо услышать и понять мелодию стиха.
Поэтому и стихи получались мелодичными. Не случайно многие из них стали песнями. Самая известная из них «Катшасинъяс» («Ромашки») родилась, когда Серафим Попов и композитор Александр Осипов лежали на ромашковом поле. Легкий ветерок играл цветами, и поэту представилось, что по полю бегают босоногие девчонки в белых косынках. Сами собой стали рождаться стихотворные строчки, которые Попов по привычке произносил вслух, пока композитор его не остановил и не потребовал повторить. Вечером того же дня он проиграл мелодию. Песня была столь популярна, что многие считают ее народной.
Новые герои
В 90-е годы прошлого века Серафим Алексеевич объявил «войну старости». По утрам в Кировском парке делал физзарядку, гордился тем, что может присесть 80 раз. С ранней весны до поздней осени он плавал в реке, обожал лес, особенно местечко Озел, куда добирался на теплоходе и весь день собирал ягоды и грибы. Зимой катался на лыжах.
И продолжал писать стихи, но уже на те темы, которые не мог позволить себе ранее. Одно из них, к примеру, было посвящено нашему известному земляку, выдающемуся социологу Питириму Сорокину. Сам поэт рассказывал, что Питирим Александрович был знаком с его отцом, захаживал к нему в гости и качал на коленях маленького Серафима.
Другое стихотворение «Сталин и Старовский» тоже про нашего земляка Владимира Старовского, возглавлявшего в течение 35 лет Центральное статистическое управление СССР, и его непростые отношения с вождем:
– Скажи, Старовский, – Сталин вопрошал, –
Какой ценой достигнута Победа?
И нам об этих цифрах ты поведай,
Коль с цифрами научно ты решал.
– Их миллионов двадцать полегло…
– Молчи, дурак! Откуда цифра взята?
Пять миллионов сгинуло в солдатах –
тебя в расчетах шибко увлекло.
А пять не двадцать. Слышишь? Запиши!
А коль сболтнешь, сам лично расстреляю!
На лбу пиши. Пиши, повелеваю!
И цифрой «двадцать» больше не греши!
(перевод Анатолия Попова)
Поэт ушел из жизни 11 августа 2003 года – через полгода после того, как ему исполнилось 90 лет.
Игорь БОБРАКОВ.
Фото из открытых источников.
