В 1930-е годы Коми край превратился в место, куда в качестве спецпереселенцев привозили тех, кого советская власть признала кулаками. Однако большинство населения региона составляли крестьяне, а потому требовалось и из их числа выявлять и ликвидировать как класс всех «мироедов».
В Коми большевики столкнулись с серьезными трудностями. В северных деревнях и селах тех, кто привык жить чужим трудом, почти не было. А зажиточных крестьян односельчане уважали за ум и трудолюбие.
Но приказ Москвы надо выполнять. Директивы Центра и сегодня не обсуждаются на местах, а тем паче – в сталинские времена. И чтобы выполнить спущенный сверху план, в кулаки пришлось записывать кого ни попадя.
От грабежей до геноцида
Термин «кулак» придумали не большевики. По одной из версий, он происходит от слова «куль» и обозначает тех крестьян, что тяжкому труду на земле предпочли ростовщичество и спекуляцию. По другой версии, это сельские воротилы, держащие в кулаке крестьянскую общину. И тех и других местные жители, конечно же, не любили. Хотя к кулакам можно отнести и основателей знаменитой купеческой династии Сухановых, благодаря которым погост Усть-Сысола в 1780 году стал уездным городом Усть-Сысольском. Они начинали с мелкой торговли, прибирали к рукам земли умерших или задолжавших крестьян и в результате превратились в полноценных хозяев территории, на которой ныне расположен Сыктывкар.
В годы «военного коммунизма» «кулаками» называли крестьян, прячущих выращенный ими хлеб от продразверстки. Большевики решили проблему просто: всех ограбить. Для этого были созданы комитеты бедноты, которые отбирали у крестьян зерно подчистую.
В период НЭПа такие разные по своим идеологическим установкам большевистские лидеры, как Лев Троцкий и Николай Бухарин, посчитали термин «кулак» устаревшим. Лев Давыдович считал, что им на смену пришел «собственник-фермер нового типа», а Николай Иванович в 1925 году на собрании актива Московской партийной организации провозгласил: «Всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство!».
Но уже спустя два года большевистская партия взяла курс на коллективизацию сельского хозяйства и ликвидацию кулачества как класса. И устаревшему термину придали новый смысл, причем, с юридической точки зрения, весьма расплывчатый, что обернулось геноцидом против крестьянства.
«Индивидуалы» и «твердозаданцы»
В Коми автономной области операция по раскулачиванию началась осенью 1929 года. Местный обком ВКП(б) впервые принял решение провести хлебозаготовки в Визингском, Прилузском и Сысольском районах. Как пишет в статье «Раскулачивание в Коми области в первой половине 1930-х годов» историк Галина Доброноженко, даже в официальных документах указывалось, что эта кампания имеет не столько товарное, сколько политическое значение и является средством борьбы с кулаками.
Годом ранее было нарушено равенство крестьян перед законом. Хозяйства, «особо выделяющиеся доходностью и нетрудовым характером своих доходов», объявлялись кулацкими и облагались налогами в индивидуальном порядке. То есть платить они должны были в процентном отношении больше, чем остальные. Разъяснять, что такое «особо выделяющаяся доходность» или «нетрудовой характер», налоговикам не стали. А потому они действовали на глазок и с учетом того, что наркомат финансов РСФСР спустил план – к индивидуальному обложению в Коми АО должен быть привлечен один процент крестьянских дворов.
С началом хлебозаготовок «индивидуалы» перешли в разряд «твердозаданцев», то есть тех, кто получал твердые задания по сдаче хлеба. Вскоре оказалось, что если изымать излишки только у кулаков, то данные сельсоветам задания выполнить невозможно. Пришлось раскулачивать обычные середняцкие и бедняцкие хозяйства.
Твердые задания оказывались не такими уж твердыми, поскольку постоянно менялись, но только в сторону увеличения. А за невыполнение крестьяне шли под суд. По данным Галины Доброноженко, в Коми области только за первые четыре месяца 1930 года за спекуляцию, то есть обычную торговлю, и невыполнение государственных заданий было осуждено 17 бедняков, 54 середняка и 123 кулака. Их имущество отбирали, а самих с семьями выселяли на север – в Троицко-Печорский и Усть-Цилемский районы.
«Под колпаком» у чекистов
И это были только цветочки. Ягодки пошли после того, как в регионе не осталось «особо выделяющихся» хозяйств, и пришлось придумывать новые признаки кулачества. Например, в одном из постановлений Север-
крайисполкома (Коми АО входило тогда в состав Северного края) порешили считать кулацкими также и те хозяйства, которые когда-то имели большие доходы или эксплуатировали чужой труд. К примеру, в 1935 году к кулакам отнесли крестьянина И. Латкина за то, что имел место наем рабочей силы с 1905 по 1915 гг., когда он сам был еще подростком. Кроме того, в 1925 году крестьянин посмел нанять няньку для своих пятерых малолетних детей, что тоже посчитали эксплуатацией.
Впрочем, иногда придумывали кулацкие признаки попроще – такие как «нелояльность к советской власти», которая выражалась в том, что задерганный крестьянин писал жалобы на действия сельсоветов.
В конечном итоге в селениях Коми все крестьяне оказались «под колпаком», поскольку к эксплуататорским признакам отнесли торговлю и спекуляцию, хотя, не продав того, что сам произвел, ни один сельский труженик не смог бы заплатить налоги.
«Хищения» и «торможения»
Казалось, единственным спасением от раскулачивания оставалось вступление в колхоз. Но и это было не так. Репрессивная машина продолжала работать даже после фактической ликвидации единоличного сектора. И тогда в кулаков стали превращать колхозников, которые в принципе не могли быть таковыми.
Поскольку приписать колхознику «особо выделяющуюся доходность» и «нетрудовой характер» невозможно, то в кулаки стали записывать тех, кто якобы занимался «вредительской деятельностью», имеющей своей конечной целью развал колхоза. Этими людьми занималось ОГПУ.
По сведениям Галины Доброноженко, «кулацко-вредительские элементы» чекисты сумели отыскать практически в каждом коллективном хозяйстве. Колхозники-кулаки обвинялись в «хищническом уничтожении и разбазаривании крупного рогатого скота», в «массовом падеже скота вследствие бескормицы», «торможении развития зоотехнического и особенно ветеринарного дела», «халатности и небрежности по уходу за скотом».
Ну, а чтобы развеять все сомнения по поводу принадлежности того или иного колхозника к кулацким элементам, в ход шли такого рода аргументы: «устраивал пьяные помочи два раза в год», «имел сепаратор, который эксплуатировал», «занимался кадушничеством» (то есть кустарной выделкой кож в бочках-кадушках).
В этом отношении весьма примечательна судьба уроженца Удоры Петра Калинина, о котором рассказал в своих воспоминаниях, опубликованных в шестом томе мартиролога «Покаяние», его родственник Николай Калинин.
Петр Федорович был не простым колхозником, а членом РКП(б) с 1920 года, работал в советских учреждениях, окончил высшую краевую колхозную школу. По идее, он должен был стать председателем колхоза «Югор», в котором состоял четыре года, но вместо этого его зачислили в кулаки. Оказалось, что он нанимал рабочую силу, давал в обмен на пушнину авансы жителям деревни и имел лодку для доставки грузов. Все это имело место в годы НЭПа и было нормой для того времени. А рабочую силу он нанимал, чтобы восстановить свой сгоревший в 1920 году дом.
Несколько лет Петр Калинин писал жалобы в различные инстанции, но правды так и не добился. В годы войны его мобилизовали в трудармию на работу в шахте в городе Кизел, где он заболел и вскоре скончался.
Постскриптум
Как ломали судьбы людей
Крестьянского писателя трижды объявляли кулаком
Ярлык «мироеда» при Сталине – это практически приговор. Но еще страшнее, если крестьян записывали в «контрреволюционный актив». У таких была одна дорога – в концлагерь, а их семьи оставались без жилья и имущества.
Случалось, что крестьян умудрялись раскулачивать по несколько раз. Так, крестьянского писателя и краеведа Василия Кунгина трижды причисляли к кулацким элементам. Дважды он добивался справедливости, но за это расплатился пребыванием в усть-куломской тюрьме, тяжелым трудом на лесоповале. Половина его дома в селе Помоздино была описана и превращена в ночлежку. После того, как Кунгина объявили кулаком в третий раз, он вместе с внучкой скитался по деревням, обменивая одежду и обувь на картошку. В конце концов он перебрался к дочери в Сыктывкар и кормился тем, что собирал в лесу грибы и ягоды.
При этом нищий старик продолжал писать бытовые очерки о беспросветной жизни народа при царизме. О тяжкой доле крестьян, которых «освободила» революция. О славных деяниях большевиков, победивших в гражданской войне. За эти жалкие очерки Кунгин получал столь же жалкие гонорары от Коми областного музея.
Игорь БОБРАКОВ.
