«Две равно уважаемых семьи ведут междоусобные бои» — так начинается пьеса «Ромео и Джульетта», действие которой происходит в средневековой Италии. Но кто сказал, что подобная история не могла приключиться в иную эпоху и в другом месте? Например, в коми тайге…
Антураж, конечно, отличается. Вместо тоненьких игрушечных шпаг и тупых алебард в ход шли охотничьи топоры, ножи и берданки. Да и суровое село Помоздино мало похоже (как и вся устькуломщина) на томную, сладострастную Верону. Зато парни в северных деревнях всегда были бравые, а девки хороши в любую погоду и даже без водки. Но главное, страсти человеческие — они же везде одинаковы!
В нашем таежном краю порой разгорались настоящие семейные войны. Отголоски жестокой клановой вражды можно услышать и спустя многие десятилетия.
Бадъельское побоище
Под вечер 1 октября 1912 года вышли из лесу в деревню Бадъельск Помоздинской волости четверо мужчин. У каждого поверх одежды лузаны с топорами, на головах заячьи шапки, за плечами берданки. Все четверо были родственники — Алексей Архипович, Егор Архипович, Алексей Андреевич и Корнил Алексеевич Поповы.
Подойдя в крайнему дому, мужики спросили хозяина: где находится изба Василия Уляшева? Тот сразу показал на дальний дом в верхней части деревни. Бадъельца не удивило, что односельчанина разыскивают незнакомцы — 1 октября весь Бадъельск гулял, отмечая храмовый праздник. Почти из каждого дома доносились хмельные песни. Люди ходили в гости и сами ждали гостей.
В доме Василия Афанасьевича Уляшева, что называется, дым стоял коромыслом. За столом, уставленным снедью, веселилась большая компания — члены хлебосольного уляшевского семейства и многочисленные соседи. Ендова с брагой, как переходящее знамя, кочевала из рук в руки. Ну а водку и вовсе глушили стаканами — сам хозяин щедро ее разливал.
И в этот светлый момент, столь характерный для церковных праздников в коми глубинке, в избу ворвались четверо чужаков с ружьями наперевес.
— Воры! — прямо с порога закричал один из них, эдакий условный Тибальт, драчун и забияка из рода Капулетти. — Небось, дичь на столе — это из наших столпцов да капканов. Все путики с Лымвы обворовали!
— А вон и главный ворюга, — Корнил Попов указал на хозяина дома, застывшего со жбаном водки в руках. — Видели мы тебя на нашем путике. Жаль, поймать не успели — сбежал.
Благородные Монтекки, то бишь Уляшевы, не могли снести подобных оскорблений. Естественно, началась заварушка, малое число жертв которой можно объяснить лишь тем, что мужики были пьяные, а само действо происходило в полной темноте — Корнил смахнул со стола керосиновую лампу.
Поповы подняли берданки и дружно шмальнули из четырех стволов. Правда, ни в кого не попали. Но судя по истошному крику Василия Уляшева, все тот же Корнил Попов утолил-таки жажду мести за охотничьи путики в верховьях Лымвы — успел пырнуть хозяина ножом в плечо.
Напоследок, разбив поленьями все окна в доме Уляшевых, довольные собой мстители убежали из деревни.
Суд да дело
Весть о погроме дома Уляшевых быстро дошла до Помоздино. Урядник Иван Попов тут же запряг лошадь и поскакал в Бадъельск.
— Точно охотники Поповы из Лымвы здесь были? — строго допрашивал урядник Уляшевых. Сама фамилия урядника — Попов — обязывала стража порядка проявить в этом деле полную бепристрастность.
— Так точно, ваш благородь! — отвечал ему очевидец, бывший солдат Афанасий Уляшев, отец пострадавшего.
Опросив всех и приказав раненому Василию Афанасьевичу ехать в Помоздино к фельдшеру за справкой о ранении, урядник поскакал дальше.
Дело закрутилось. Суд Великого Устюга, куда поступили материалы расследования, назначил заседание на март 1913 года. Пройти оно должно было в селе Богородск. Но в Богородск никто из Уляшевых почему-то не явился. Заседание не состоялось, и Поповы, зря прождав соперников, возвратились в Лымву.
Корнилу Попову неслыханно повезло — его призвали в армию. Направили в Гельсингфорс, в отдельную роту Балтийского строительного экипажа. Вскоре туда пришло письмо из суда Великого Устюга. Текст письма неграмотному Корнилу зачитал командир роты: «Объявить матросу Попову, что его дело о нанесении раны крестьянину деревни Бадъельск Василию Афанасьевичу Уляшеву прекращено за неявкой Уляшева на заседание 4 марта без заявления его о желании преследовать Попова К.А. по месту жительства».
Казалось бы, вражда затухла сама собой. Но не тут-то было! Далеко не все обстоятельства таежной вендетты попали в судейские документы…
Жгли и стреляли
В 1990 году автор этих строк побывал в Бадъельске на юбилее композитора Вениамина Чисталева. И памятуя о давней истории вражды двух таежных кланов, я решил выяснить: сохранилась ли память об этой войне в семье Уляшевых? Оказалось, многие представители фамилии и спустя восемь десятков лет хорошо помнят погром 1 октября 1912 года.
Вот что рассказал мне один из старейшин Бадъельска:
— На суд в Богородск мы не ездили! Но лымвинским охотникам Поповым Уляшевы мстили долго. Сначала спалили все их охотничьи избушки в верховьях Лымвы. Потом подстрелили одного из Поповых в ногу. Много чего было… В суд никто не обращался, поскольку разбирались сами…
Там, где любовь, не проливается кровь
А спустя пять лет в Лымве я разговаривал с охотниками Поповыми, которые были прямыми родственниками Егора Архиповича и Алексея Архиповича, участвовавших в нападении 1 октября 1912 года.
Оказалось, что и в семье Поповых помнят многие детали той семейной войны. Но еще неожиданней оказалась ее развязка. Войну победила… любовь.
Несмотря на шекспировские страсти, разгоревшиеся в коми тайге, девушки из рода Поповых почему-то упрямо влюблялись именно в бадъельских Уляшевых. Более того — выходили за них замуж.
Вот так, без ядов и кинжалов, враждующие кланы постепенно породнились, обросли многочисленным потомством. И тут уж ничего не поделаешь — примирились.
От Бадъельска до Лымвы — 30 верст. Для коренных охотников (зимой, на лыжах) — это не расстояние. А уж для любви — тем более. Вот и зачастили Поповы с Уляшевыми друг к другу в гости. Но уже не для сведения кровавых счетов, а дабы проведать детей и внуков да отметить общие праздники.
Александр ПАНЮКОВ.
