Издавна повелось, что, выступая от имени государства, чиновники нередко творят произвол. Простые обыватели не знают, как защитить свои права, и тогда им на помощь приходят правозащитники. Как правило, это бескорыстные люди, готовые жертвовать собой ради правды и справедливости.
Считается, что в нашей стране правозащитное движение возникло в хрущевскую «оттепель» и связано с именами академика Андрея Сахарова, генерала Петра Григоренко, Людмилы Алексеевой и других. Однако борцы с чиновничьим произволом появились в России гораздо раньше. В наше время защитников всех униженных и оскорбленных назвали бы гражданскими активистами. А в Коми крае таковыми были грамотные мужики Дмитрий Балин и Гаврила Попов. Сегодня эти люди почти забыты, но в 19-м веке их имена были на слуху и окутаны легендами, порой фантастическими.
Шежамский чародей
Самым известным заступником позапрошлого века был уроженец ныне исчезнувшего села Шежам Яренского уезда, крестьянин Дмитрий Балин. В 1823 году он занял должность волостного писаря Шежамской волости, и с этого времени начинается его «карьера» правозаступника. По сведениям историков Игоря Жеребцова и Олега Уляшева, Д. Балин помогал крестьянам писать различные прошения и жалобы на чиновников, за что неоднократно предавался суду и подвергался тюремному заключению.
Слава о народном заступнике быстро распространилась по всему Коми краю. Еще при жизни о нем слагали легенды. Крестьяне рассказывали, будто письма, составленные Балиным, имели магическую силу и заставляли чиновников против их воли решать тяжбы в пользу обиженных.
Конечно же, легендарный Балин, как и реальный, много страдал за народ, неоднократно был пойман и бит за правду. Но он якобы так поднаторел в колдовстве, что в самый отчаянный момент мог ускользнуть из рук солдат. На глазах ошалевших судей крестьянский заступник освобождался от кандалов, а если все же попадал в тюрьму, то стоило ему нарисовать в стене дверь, он мог запросто через нее выйти на свободу.
Особую роль Балин сыграл в крестьянских волнениях в Ижемской волости.
Гроза над Ижмой
В первой половине 19-го века Ижма входила в состав Мезенского уезда Архангельской губернии. Как пишет доцент КГПИ Д. Хонькин в книге «Волнения ижемских крестьян в 1833-1838 годах», расположенная далеко от уездного центра волость была отдана на откуп чиновникам. Бремя платежей и повинностей, злоупотребления местных властей, рост косвенных налогов отрицательно сказывались на жизни сельских жителей. В частности, налоги с оленеводов брали не по количеству голов, а по числу копыт. То есть в четыре раза больше.
А в 1830-е годы на ижемцев свалилась новая беда – их привлекли к выполнению чрезвычайной повинности по строительству почтовой Пинего-Мезенской дороги. Она проходила далеко от Ижмы, и местные крестьяне в ней совсем не нуждались. Между тем они должны были возвести своими силами (и со своими лошадьми) участок дороги длиною в 12 верст 90 саженей (около 13 км).
Ижемцы, как известно, люди особые – предприимчивые и своенравные. Местные жители отказались выходить на работы по строительству казенной дороги. Они прослышали о колдуне-заступнике из Шежама и в октябре 1838 года пригласили его к себе, избрали волостным писарем. Теперь Балин составлял письма и прошения уже не для своих земляков, а для их северных сородичей.
Чиновникам такая активность крестьянского заступника не понравилась. По распоряжению архангельского губернатора Александра Муравьева Балина трижды пытались арестовать, но ижемские крестьяне не давали его в обиду.
В начале 1838 года Д. Балин съездил в Петербург, дабы передать жалобы ижемцев самому государю-императору. Николай I отличался тем, что самолично вникал во все, даже самые мелкие в масштабах огромной империи дела, а потому заинтересовался и событиями на Ижме. Для выяснения причин неповиновения крестьян он направил в Ижму своего флигель-адъютанта полковника Николая Крузенштерна, сына известного мореплавателя Ивана Крузенштерна, с двумя чиновниками из министерств госимущества и внутренних дел.
Разобравшись во всех документах, договорах и жалобах, полковник обнаружил факты произвола и злоупотреблений со стороны местных и губернских чиновников. Он выяснил, что две трети ижемских крестьян живут в крайней нужде и нищете, новая дорога не принесла им никакой пользы, а только послужила обременением для поселян.
Вернувшись в Петербург, Крузенштерн доложил свои выводы на заседании кабинета министров, и Николай I пошел на уступки: приказал прекратить строительство новой дороги и провести ремонт старой. Виновные в злоупотреблениях уездные чиновники были уволены.
Однако Балина, как руководителя волнений, еще дважды арестовывали, наказывали плетьми, держали в тюрьме. От сибирской каторги его спасла амнистия. А пример ижемцев вдохновил выступить, причем в более жесткой форме, усть-куломских крестьян. Балин помог и им, но главную роль в тех событиях сыграл устькуломец Гаврила Попов.
Усть-куломский бунт
Крестьянский мятеж в Усть-Куломе подробно описал в 1911 году в своем рукописном историческом очерке краевед Василий Кунгин, проживший большую часть именно в тех местах.
Как сказали бы сейчас, местная власть погрязла в коррупции. Все началось с того, что сельский староста Григорий Кипрушев собрал со своих односельчан три тысячи рублей в качестве податей и сам же их растратил. Спустя шесть лет волостным писарем стал его зять Дмитрий Русинов, его помощником – крестьянин Иван Попов, а место Кипрушева занял не менее сребролюбивый Прокопий Мамонтов. И вся эта славная троица в смету расходов на 1842 год включила растраченную сумму как недоимки, а также еще целый ряд незаконных сборов. И на сходе они объявили изумленным устькуломцам, что им предстоит выплатить огромную по тем временам сумму – более 17,5 тысячи рублей. Крестьяне возмутились и порешили таких податей не платить, а Мамонтова, Русинова и Попова со своих постов удалить. Новым писарем они избрали Гаврилу Попова, а в помощь ему призвали Дмитрия Балина.
Противостояние «усть-куломской республики» и власти длилось 13 месяцев. Крестьяне с помощью Попова и Балина составляли прошения, а уездные власти регулярно отправляли в Усть-Кулом уполномоченных, которые вместо того, чтобы разбираться в жалобах, искали зачинщиков бунта.
Встретив глухое сопротивление, уездные посланники с позором бежали, что принимало порой комичные формы. В частности, за повозкой помощника окружного начальника Троицкого бунтовщики устроили погоню, остановили его лошадей, самого его вытащили из повозки, сняли с него тулуп и отпустили в легкой одежде. Заседателя Василия Шахова, направлявшегося в Усть-Кулом для взыскания податей с Деревянского общества Небдинской волости, схватили на дороге, сняли с него теплую одежду, связали веревками и бросили в сани. А еще пристращали повесить его на сосне. Но вместо этого повезли в дом Гаврилы Попова и уложили на лавку. Жена хозяина Дарья Васильевна подняла перед чиновником свои верхние одежды и сказала: «Вот, заседатель, тебе гостинец! Поцелуй мое детородное место!..»
Каратели
Об усть-куломском бунте доложили лично Николаю I, и в феврале 1843 года на расправу было направлено двести солдат Вологодского гарнизона с четырьмя пушками. Всех виновных, а таковых оказалось 110 человек, по одному вызывали на допрос, а затем их выпороли розгами на льду Вычегды. Правда, восемь зачинщиков скрылись в лесу, но их за штоф вина выдал крестьянин с говорящей фамилией Нехорошев. Захваченные в результате облавы, все они также были биты розгами и осуждены на поселение в Сибирь.
Половина карательной команды вскоре покинула Усть-Кулом, а оставшаяся сотня поселилась в домах местных крестьян и, как отмечает Кунгин, «вела себя не всегда скромно и безукоризненно»: по ночам нижние чины посещали распутных женщин, а днем водили их по селу под барабанный бой. При этом одним давали в руки метлу или лопату, а лица других мазали сажей. Дело о растрате решили не возбуждать за давностью лет. Во второй половине ноября 1843 года каратели окончательно ушли из села.
Таким образом Гаврила Попов оказался в Сибири, а Балин продолжил правозаступническую деятельность. Он стал одним из руководителей волнений палевицких крестьян, за что был в очередной раз арестован и два года находился в тюрьме. Ему запретили составлять для крестьян какие-либо документы, но Дмитрий Балин продолжал это делать, лишь изменив свой почерк.
P.S. События в Усть-Куломе стали основой пьесы Виктора Савина «Кулом-дiнса бунт» («Усть-куломский бунт»), первой национальной оперы профессора Московской консерватории Александра Воронцова «Усть-куломское восстание» и оперы Георгия Дехтярова «Гроза над Усть-Куломом».
Игорь БОБРАКОВ.
