От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Эта народная поговорка, к сожалению, не устаревает. Вчера ты был в фаворе, а сегодня – на скамье подсудимых. И если это, к несчастью, случилось, то единственным человеком, кто в это время безоговорочно будет на твоей стороне, это адвокат. Следователь может запретить свидания с родными, но никто не может запретить общение со своим представителем – это закон! Именно адвокат становится вашим защитником и единственной «ниточкой» связи с внешним миром.

Владимир Володарский – личность в юридическом сообществе республики заметная. Как адвокат участвовал в том числе в громких судебных процессах, защищая весьма известных чиновников. А в последнее время ему удалось удивить друзей и коллег не только своими победами в суде, но и откровенными фотосессиями на своей страничке в соцсети. Именно они и стали поводом для встречи.

Первым делом самолеты

– Владимир Викторович, как вы пришли в эту профессию?
– Не сразу. Как все мальчишки того времени (сегодня мне 55), я мечтал стать космонавтом. Ну в крайнем случае летчиком, как отец. Поэтому после школы поступил сначала в Актюбинское высшее летное училище гражданской авиации и затем пять лет летал пилотом на ТУ-134А в «Комиавиа». Но в авиации тогда все разваливалось, и я решил получить еще и земную профессию. Поступил в СГУ на юридический. Еще летая, уже стал практиковать в суде по гражданским делам. В 1997 году, получив диплом, устроился юристом в финансовое управление администрации Сыктывкара.
– Ничего себе загогулина!
– Да, но если взять, к примеру, наш Верховный суд, то кого там только нет! Думаю, редко кто с детства планировал быть судьей. После администрации города я шесть лет был юрисконсультом в Национальном банке РК, а в 2004 году решил организовать свое дело. Сдал квалификационный экзамен и вот уже более 19 лет занимаюсь адвокатурой.
– Сколько дел в год вы ведете, считали?
– Нет. Не веду такую статистику, не ставил такой задачи.
– Насколько интенсивно? На износ?
– Нет, что вы! Сегодня у меня в производстве есть уголовное и гражданское дела и арбитраж. Простоя не бывает никогда. Но я из тех людей, кому невыносимо приходить на работу в 9 часов утра. У меня должен быть свободный график. Конечно, поначалу, когда нарабатывал практику, я вел прием граждан. Теперь я от этого ушел и работаю с небольшим количеством клиентов. Чтобы мне было интересно и чтобы мои доверители получали результат.
– То есть сегодня вы сами выбираете, с кем работать?
– Не совсем так. Это неправильно, когда адвокат навязывает свои услуги. Обычно все-таки выбирает доверитель. Но я могу согласиться или не согласиться. Предложение должно устраивать обе стороны.
– Есть разница: адвокат в 90-е годы, когда вы начинали, и сегодня?
– И да, и нет. В принципе, адвокаты остались такими же, как и основные законы…
– Спрошу по-другому. У вас были поначалу «розовые очки»? Поменялись ли ваши принципы?
– Были, конечно! Не зря же адвокаты шутили: как мы хотим жить в этой стране, если в жизни все происходит не так, как излагает бюллетень Верховного суда РФ? Адвокатская практика сильно зависит от того, как общество относится к маленькому человеку. Если оно заботится и бережет этого маленького человека, сразу поднимается и статус адвоката. Как только он становится для общества винтиком, то и статус адвоката становится иным. Это как винтик и гаечка, единое целое. Я в своих принципах остался прежним, как в 90-е. Если у тебя нет любви к человеку, то незачем идти в эту профессию, ты не пригоден к ней.
Общество часто видит два цвета: черное и белое. А я, как адвокат, говорю вам, что все дела серые. Вот взять, к примеру, Владимира Высоцкого. Известно, что он был подвержен пагубной страсти, и по советским законам, его запросто могли посадить лет на десять. Но если бы это случилось, тогда не было бы ни фильма «Место встречи изменить нельзя», ни песен Высоцкого, ни его Гамлета…
– Вы помните свое первое дело?
– Да, оно было одним из значимых дел – защита чиновника. Мы все прекрасно знаем, что государство часто выделяет деньги на что-либо не в полном объеме и в то же время просит сделать гораздо больше. А как? Каким-то образом люди выкручиваются, и не всегда это законно. Чиновнику говорят: не хочешь работать – уходи, найдем другого. Вот и моего подзащитного обвиняли в хищении, как будто он деньги взял и положил в свой карман. Мне удалось доказать, что он потратил их на нужды госучреждения. Обвинение осталось, но статью переквалифицировали в «злоупотребление, не связанное с личным обогащением». Меньше тяжесть – и человек остался на свободе.
Журналистов, кстати, в суде я часто защищал. Вообще у меня с прессой сложились хорошие отношения, благодаря им я хорошо изучил тематику защиты деловой репутации, международное право и современную судебную практику. Интересная тема, интересные люди.
– В общем, работа вам нравится.
– Я обожаю ее! И даже не называю это работой. Знаете, я шучу иногда: если бы у Адама и Евы был адвокат, люди бы до сих пор жили в раю.

Громкие дела

– В 2015 году вы были адвокатом сенатора Владимира Торлопова. Что-то можете рассказать об этом?
– Изначально шумиху, поднятую вокруг этого дела, адвокаты расценивали как психологическое давление на подзащитных. Якобы найдено столько золота, что даже весов не хватило. То же самое с обвинением в организации организованной преступной группы. Но если это ОПГ, то она должна быть создана для ряда коррупционных преступлений, а в итоге им вменили только аферу с акциями птицефабрики «Зеленецкая». Изначально было понятно, что в этом деле слишком много пены. И боялись, что приговоры будут жестче.
– Большинство фигурантов дела наняли московских адвокатов. Вы были один из немногих местных защитников.
– Поначалу в основном были местные адвокаты. А когда дело поступило в Замоскворецкий суд, стало удобнее взять столичных, чтобы уменьшить расходы на проезд, гостиницу и т.п. Я защищал Владимира Александровича на стадии предварительного следствия, а потом он тоже подключил московского адвоката. Мы встречались, совещались, но часто в Москву я не ездил. Жизнь есть жизнь, у каждого – свой график. Суд тоже, чтобы не останавливать процесс, согласовывает удобное время для защиты и обвинения. Но когда подсудимых много, невозможно согласовать со всеми, и дата назначается в директивном порядке. А это значит, что ты должен отменить все свои дела, по сути, закрыть свою контору и заниматься только одним доверителем. А это, в свою очередь, влияет на размер гонорара.
– Владимир Торлопов не так давно вышел по УДО. Вы с ним общаетесь?
– Я навещал его, пока он был в колонии. А сейчас… Повторюсь, адвокат не должен себя навязывать. У Торлопова остались друзья, которые проявляли о нем заботу. Сами они его там навестить не могли, поэтому был нужен адвокат, который имеет право доступа. Тем более, тогда были ковидные времена, которые ограничивали посещения.
– То есть у вас с экс-главой Коми были чисто рабочие отношения?
– Именно так. Я всегда откликаюсь на просьбу, но сам не буду звонить, это неправильно.
– Вы следите за резонансными делами, в которых сами не участвуете?
– Слежу. Но говорить про дело, в котором не участвовал, не совсем корректно. Мне и самому не нравится, если кто-то комментирует дело, которое веду я. Есть правила адвокатского корпуса, которые мы не нарушаем.
Есть такие интересные дела, что, даже если гонорар низкий, его хочется взять. Помните, дело Пулялина и Коростелева? Они обвинялись в поджоге Ухтинского торгового центра «Пассаж», где погибло 25 человек. Журналист написал репортаж из зала суда, а подсудимые обиделись и подали в суд иск о защите чести и достоинства и защите деловой репутации. Заявили, что их назвали преступниками до вынесения вердикта, хотя журналист просто изложил суть дела и в чем они обвиняются. Я защищал тогда журналиста. Что было интересно в этом деле? Я изначально понимал, что их кто-то надоумил. Ребята, которые всю свою юность провели на улице, «без институтов», смогли так составить исковое заявление? Оно было написано от руки, грамотно, каллиграфическим почерком, выверенные предложения, знаки препинания расставлены идеально. У нас не каждый студент так грамотно напишет. Я это дело до сих пор не выбросил, храню в своем архиве в подлиннике… А журналиста в итоге оправдали.

Любитель девушек и оружия

– Ваша фотосессия в Национальной библиотеке под ручку с девушкой в розовом произвела фурор в сети. И не только эта. Есть фотосессия в полях с бюстом Ленина, с подружкой в стиле «ню» на фоне серых многоэтажек. Кто вас фотографирует?
– Девочки. Я мужчина неженатый, и у меня много подружек. Я им полностью доверяю. Мужская часть хобби – ружье, винтовка, снегоходы, мотоциклы, вездеходы – это все мое, а вот одежда, интерьеры – это мои талантливые девочки-дизайнеры. Я в их руках пластилин. Они выбирают тему и место…
– Вы серьезный человек, и тут такая… фривольность. Что сказали ваши коллеги?
– Я свободный человек, политику так нельзя, но я не хочу им быть. И не собираюсь учить кого-то нравам. Коллеги признались, что когда увидели одну из моих фотосессий, то даже прервали процесс (смеется). Тебе, говорят, можно, у тебя жены нет.
– Еще есть очень стильная фотосессия на охоте: с породистым конем, красивыми собаками, оружием.
– Тяга к оружию у меня от прадеда. Он был унтер-офицером, служил государю императору в одном из его полков. Ружья, кинжалы, ножи люблю на генетическом уровне. У женщин глаза горят, когда они заходят в ювелирный, а у меня – когда вижу ножи и клинки. Я их коллекционирую, умею правильно точить. На охоту езжу не столь часто, но обязательно со специалистами. Это их собаки. Лошадь для фото – опять же одна из моих девочек привела, она занималась раньше конным спортом.
– Вы сибарит?
– В определенном смысле да. Я люблю удовольствие, с детства обожаю комфорт. Встать утром в пижаме у окна с чашечкой хорошего кофе и никуда не спешить. Наблюдать, как люди бегут по своим делам. Обожаю классическую музыку, могу слушать ее часами. Люблю вкусно покушать. Работать я тоже люблю, но после завершения дела мне обязательно нужен отдых. Работа адвоката эмоционально затратная, отрицательных эмоций у нас бывает порой даже больше, чем у доверителя. Я ведь чужую судьбу защищаю. И это внутреннее осознание, в случае, если ты понимаешь, что у тебя ничего не получается, это очень больно бьет. Человек доверился тебе, а ты не оценил ситуацию. Мы ведь все ошибаемся. И это очень трудно признавать, что ты совершил ошибку. Я стараюсь делать прогноз и объяснять доверителю, что можно сделать. Если его такой результат устраивает, я берусь, но если он требует несбыточного, то честно говорю ему об этом. Более того, я даже стимулирую своих доверителей, чтобы они помимо меня по ключевым моментам советовались с другими адвокатами. Одна голова – хорошо, а две – лучше.
– Вы не побоялись, что после этих фото отношение к вам изменится?
– Я давно перестал чего-то бояться. Отзывы обо мне разные, и я совершенно спокойно к этому отношусь. Думаю, меня ценят за то, что я умею делать, а кто со мной рядом под ручку – не столь важно. В суде всегда есть две стороны: победившая и проигравшая. Проигравшая, естественно, недовольна. Мы, адвокаты, относимся к этому профессионально. А общество я понимаю, оно движимо эмоциями. Есть даже анекдот: «В чем разница, когда на улице сбивают адвоката и собаку? Когда сбивают собаку, на асфальте остается тормозной путь…»
– У вас есть помощники, молодая смена?
– Моя деятельность связана с чужими тайнами. В офисе адвоката бывают все: от руководителей преступного мира до руководителей региона. Поэтому у меня нет помощника. Мне легче сделать все самому, чем объяснять кому-то, что и как. А молодежь есть, и очень талантливая. Они умнее, начитаннее, лучше умеют контактировать с людьми, быстрее схватывают, чем я в их годы.
– А цинизма у них не больше?
– Как профессиональный адвокат, я стараюсь замечать в людях лучшие черты. Нет смысла искать черные пятна.

Беседовала Лиля ВОВК.